Главная страница

  

2. Экономическая стратегия государства

Обзор статей

Содержание

1. Информация с сайта «Критика российских реформ отечественными и зарубежными экономистами»

2. И.Г.Минервин. Зарубежные исследователи о путях трансформации российской экономики: многообразие подходов, сходство выводов

3. Джеймс Тобин, Вызовы и возможности

 

Предварительные замечания

Как уже отмечалось в приложении 1, в анализе российских событий просматриваются три подхода: это трагическая ошибка, это ошибка в теории и это хорошо разработанный план, со скрытыми целями. Мне очень симпатична трезвая, но, очевидно, из-за малой информированности, неточная оценка Стивена Коэна политики США. Он считает, что США в политике проведения реформ в России с помощью МВФ и проекта «Вашингтонский консенсус» двигали благие помыслы, что политика была ошибочной и поэтому привела к обнищанию российского народа. Неужели такой крупный ученый не знает, действительных целей финансовой олигархии? По-видимому, нет. Этого ему можно было бы не простить, если бы… наши либерала сплошь не придерживались бы точно такой же точки зрения. Видят ли они, что правительство США, контролируемое финансовой олигархией, проводит политику по росту власти ВТО, МБ, МВФ, ослаблению национальных правительств, передачи этим структурам власти над ресурсами, экономикой, банками, образованием России? Ведь поддержка этой политики – это предательство интересов страны. Но думаю, что они этого не видят. Теория определяет то, что видит и не видит человек.

Я нисколько не сомневаюсь в искренности и чистоте помыслов Коэна. У него позиция как у Ф.Рузвельт «Идеалы Республики не могут вечно мириться ни с незаслуженной бедностью, ни с самодостаточным богатством». Вторая точка зрения, рассматривающая недостатки неолиберальной теории, приводится ниже.

 

1. Информация с сайта «Критика российских реформ отечественными и зарубежными экономистами»

Появление в январе 1997 г. книг Роберта Каттнера "Все на продажу: достоинства и ограничения рынка" и Уильяма Грейдера "Мир един, готов он к этому или нет: маниакальная логика глобального капитализма" воспринимаются многими как поворотный пункт в экономической теории конца 20 века. На самом деле это всего лишь возврат к здравому смыслу и трезвому взгляду.

Дороти Дж. Роженберг (Институт политических исследований, Вашингтон) рассказывает об этих книгах.

Каттнер, опираясь на экономику "реального мира", приводит аргументы в пользу изучения экономической истории и накопленного современного опыта. Он настаивает на том, что экономика не может функционировать вне социальной системы.

МВФ и Всемирный банк использовали свое значительное влияние, чтобы убедить развивающиеся страны ... в необходимости доверять рыночным механизмам при проведении политики экономической стабилизации и не прибегать к государственным кредитам или проведению промышленной политики в целях экономического развития... Американские экономисты - приверженцы свободного рынка и дипломаты обычно идентифицируют политику laissez - faire со своей оценкой успешно функционирующих позднеиндустриальных стран, таких как Япония и Южная Корея, политика которых на самом деле была противоположного характера..."

Вероятно, наиболее интересно для российского читателя, что оба автора подчеркивают центральную роль государства в экономическом развитии. Каттнер, отталкиваясь от американской истории, пишет: "Во-первых, она разоблачает ложность идеи о том, что США исторически были страной laissez - faire (полной свободы рыночных сил). На ранней стадии американская республика с осторожностью воспринимала финансовое и торговое влияние извне. В течение почти всей истории вплоть до начала первой мировой войны в США действовали высокие таможенные тарифы. Страна также проводила значимую и в высшей степени интервенционистскую промышленную политику.

Грейдер останавливается на том же вопросе с точки зрения перспективы движения капитала и рассматривает его в главе, посвященной долговому кризису Мексики 1994-1995 гг. Автор пишет: "Устрашающий парадокс капитализма свободного рынка этого... периода состоит в том, что более бедными странами, которые наиболее показательно преуспевали в течение последних трех десятилетий, становились те, которые прибегали к строгому контролю за движением капитала. Они сдерживали трансграничные потоки иностранного капитала, а также накопление собственного внутреннего богатства... Они намеренно направляли капитал в избранные отрасли национального производства и не допускали в другие секторы. Они искали иностранных инвесторов, но держали определенные национальные финансовые рынки закрытыми для аутсайдеров... Все наиболее быстро развивающиеся экономики мира осуществляли варианты этой основополагающей экономической стратегии.

Сущность японского государства благосостояния сводилась к рабочим местам, в основном в частном секторе, и почти каждый человек мог найти себе рабочее место. Работа могла быть скучной и едва ли полезной, но многие миллионы японцев таким образом были заняты. Вот объяснение, почему уровень безработицы был столь низким, а также почему государственные социальные расходы удавалось удерживать в скромных размерах. Располагая рабочими местами, работодатели реализовывали собственные социальные гарантии, формальные и неформальные. (И.В. – такая политика, не государства, а частных предпринимателей называется социально-ответственной, солидарностью. В Советском Союзе также существовало много рабочих мест, которые были с точки зрения рынка неэффективными, но они давали работу и с точки зрения создания условий для труда населения они были целесообразны).

Ни Каттнер, ни Грейдер не являются "антирыночниками". Оба признают и приветствуют созидательную энергию, высвобождаемую силами конкуренции, и быстрый рост благосостояния людей как результат того, что рынок может породить. Оба автора также приветствуют свободный обмен идеями и свободное движение людей, чему содействуют рыночные структуры. Однако оба признают, что рынок в основе своей слеп. Объективность знаменитой "невидимой руки", столь восхваляемой приверженцами laissez - faire как высшего вершителя, обусловлена близорукой сосредоточенностью на сиюминутной, краткосрочной, микроуровневой выгоде, наживе. Чистый рынок не обладает внутренним механизмом контроля. Слепота рынка по отношению к социальным, экологическим, моральным и даже экономическим последствиям функционирования вынуждала каждое предшествующее общество создавать механизмы сокращения ущерба, наносимого рынком.

Поэтому laissez - faire - компонент скорее полемической, а не серьезной политики. Приверженцы неограниченного рынка, однако, не высказывают серьезных намерений жить в обществе, которое он породит. Реальная цель сторонников "свободного рынка" заключается в концентрации благ в своих руках вместе с каждым новым витком последовательного ослабления нынешнего уровня рыночного регулирования. В краткосрочной перспективе они будут использовать уже достигнутые позиции превосходства для того, чтобы стать еще богаче. То, на что они надеются, - это именно перераспределение доходов в пользу верхов, увеличение разрыва между богатыми и бедными, что, как опасается Грейдер, приведет к новому катаклизму, депрессии, войне или тоталитаризму.

Рассматривая сверхконцентрацию богатства в качестве главной проблемы, оба автора приводят разные подходы к немедленному ее разрешению. Каттнер предлагает ввести общественный контроль над общественными благами и строгое ограничение рыночных сил, в то время как Грейдер ратует за распределение собственности, достаточно широкое для того, чтобы вовлечь всех членов общества во владение его богатством. Решение Грейдера можно было бы назвать спасением капитализма от самого себя путем разрушения монополии на богатство.

 По мнению Грейдера, Кейнс прав в том, что коллективное процветание появляется только тогда, когда люди отбрасывают пассивность, ограничивают богатство и учатся контролировать свою судьбу путем совершенствования государственной регуляции.

Грейдер считает: "Было бы бесчестно создавать впечатление, будто я полагаю, что реформы и другие новые идеи быстро и рациональным образом окажутся доминирующими... Неприкрытая правда состоит в том, что политическая власть, противостоящая реформаторским представлениям, всеобъемлюща, в то время как люди, поддерживающие эти новые направления, повсеместно довольно слабы...

Абстрагированные от человеческой реальности, внутренние механизмы рынка создают завораживающее ощущение совершенства, логического и самокорректирующегося. Многие умные люди стали обожествлять эти рыночные принципы как своего рода духовных кодекс, который будет разрешать для нас все важнейшие вопросы, социальные и моральные, пока никто не будет нарушать его власть. В наш современный светский век многие люди, считающие себя рациональными и культурными, с тем же благоговением уверовали в идею самокорректирующегося рынка, как другие уверовали в Бога. И если этот Бог окажется несостоятельным, люди во всем мире смогут по крайней мере увидеть вещи в более четком свете и принять на себя ответственность за собственную жизнь".

Заключение Каттнера сводится к следующему: "Уже в течение более чем двух десятилетий мы являемся свидетелями восхваления рынка и яростных нападок на государство. На этом строится альянс экономистов - сторонников свободного рынка, их союзников в других социальных науках и прессе, идеологов-консерваторов и предпринимательского лобби - они хотят освободиться от государственного регулирования. Это мощный альянс, даже если их представления о том, как функционирует общество, ошибочны.

Если рынок - не совершенный самокорректирующий механизм, тогда единственный контроль за его эксцессами должен исходить из внерыночных институтов. Последние опираются на нерыночные ценности и понятия, которые выходят за пределы чистого гедонизма и максимизации прибыли. Чтобы сдерживать рыночные силы, необходимо исправить гражданское общество и правительство... Если нам необходимо уравновесить рынок и прочие социальные ценности, требуется наличие заинтересованного и информированного электората, а также здоровых, легитимных политических институтов".

 

 2. И.Г.Минервин. Зарубежные исследователи о путях трансформации российской экономики: многообразие подходов, сходство выводов

Обзор. "Россия и современный мир". №4. 2001

1. Неоклассики считают главной целью экономической политики сокращение денежной массы и дефицита госбюджета, тогда как сторонники регулирования рассматривают это сокращение как необходимое, но недостаточное условие оздоровления экономики, предлагая обращать особое внимание на то, чтобы создание новых форм организации не тормозилось ростом безработицы и экономическим спадом (рецессией).

2. Сторонники неоклассической теории рассматривают рынок как главный (если не единственный) способ координации различных форм деятельности, выступая за минимизацию участия государства в экономике и за скорейшее и полное разрушение “социалистических” форм организации. Сторонники регулирования указывают на многочисленные недостатки рынка, которые должны компенсироваться с помощью политики государства и предлагают перестраивать некоторые прежние координирующие институты, а не уничтожать их полностью.

3. Стратегия перехода к рыночной экономике, по мнению неоклассиков, должна быть направлена, прежде всего, на стабилизацию денежной системы и внедрение рыночных инноваций, поскольку рынок априори играет конструктивную роль. Сторонники регулирования предлагают в первую очередь создать институты, стимулирующие производство, инновации и новые правила игры...

Среди тех, кто поддерживал необходимость “шоковой терапии” в транзитивной экономике, выделяется профессор Гарвардского университета Дж.Сакс, выполнявший функции советника российского правительства (а до этого – правительства Польши).

Характерным является высказывание лауреата Нобелевской премии Дж.Тобина, который прямо указывает, что “Профессиональные западные советники по вопросам управления переходом посткоммунистических государств к рыночному капитализму – экономисты, финансисты, руководители бизнеса, политики – способствовали появлению ложных ожиданий. Советы давались в одном направлении: демонтируйте инструменты коммунистического контроля и регулирования, приватизируйте предприятия, стабилизируйте финансы, уберите с дороги правительства и наблюдайте, как рыночная экономика вырастет из пепла. Оказалось, что все не так просто”.

Многие специалисты предупреждали, что стратегия “шоковой терапии” чревата массовой безработицей и депрессией совокупного спроса, что будет оказывать дестимулирующее воздействие на потенциальных предпринимателей и инвесторов. При этом в условиях, когда отсутствуют позитивные программы обеспечения занятости высвобождаемых работников, они продолжают использоваться и оплачиваться в устаревших и непроизводительных видах деятельности. По мнению профессора экономики и политологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (США) М.Интрилигейтора, “шоковая терапия” как попытка России совершить переход к рыночной экономике потерпела “шокирующий провал”.

Макроэкономическая стабилизация не только не стабилизировала экономику, но привела к сочетанию спада промышленного производства и инфляции, обесценения рубля и долларизации экономики. Инфляция уничтожила сбережения и не дала возможности подняться среднему классу. Среди других последствий – истощение инвестиций с вытекающей отсюда эрозией основного капитала и “бегством” накоплений, намного превышающим по своим объемам помощь, полученную Россией от Запада. Запад получил от России больше денег и ресурсов, чем предоставил кредитов. Либерализация цен привела к тому, что в российской действительности цены вопреки теории устанавливаются не столько рынками, сколько монополиями, мафиозными группировками и коррумпированными чиновниками. Такая либерализация при отсутствии эффективной приватизации и конкуренции ведет не к эффективному производству, а к созданию условий для обогащения лиц, находящихся у власти. Приватизация, в результате которой новыми собственниками оказались бывшие менеджеры госпредприятий, обусловила появление частных монополий с соответствующим монополистическим поведением и стремлением новых собственников к получению личных краткосрочных выгод даже за счет ликвидации предприятий. Урок, который следует извлечь из российской приватизации: проведение последней без должного правового регулирования и действенной юридической системы создает стимулы не к росту эффективности, а к криминализации экономики.

Л.Тэйлор, рассматривая итоги первых лет переходного периода, критикует “господствующую ортодоксию”, отмечая, что лежащий в ее основе принцип, отвергающий вмешательство государства в рыночные процессы и провозглашающий энергичное осуществление внутренней и внешнеторговой либерализации, не находит исторического подтверждения. Ни одной экономике не удалось достичь в таком режиме устойчивого роста производства. По его мнению, разумное государственное вмешательство в рыночные процессы – начиная с проблем макроэкономического управления и кончая политикой роста – в переходный период абсолютно необходимо. “Максимум, достижимый на основе ортодоксальной политики, – подготовка почвы для лучшего функционирования экономики путем избавления от крайне деформированной системы цен и подталкивания правительства к фискальной честности. Но этого недостаточно для подавления инфляции или обеспечения роста производства при справедливом распределении доходов”.

Джеймс Гэлбрейт в работе «Экономическая политика измеряется результатами» сказал: «Если брать нормальные условия, а не нынешнее кризисное состояние России, то общая формула такова: в капиталистическом обществе экономика обычно функционирует успешно, если государство контролирует около 50% ВВП. В частности, в США доля государственных расходов в ВВП колеблется от 30 до 50%, а с пенсионными и другими социальными выплатами составляет еще большую часть. Поэтому представление о том, что участие государства противоречит нормальной жизнедеятельности современной рыночной экономики, не соответствует действительности. В условиях кризиса, когда требуются активные действия, инициатива всегда исходит от государства. Когда утверждают, что роль государства должна быть сведена к минимуму, то это идеологический постулат, который лишен научной основы».

 

3. Джеймс Тобин. Вызовы и возможности

 ( лауреат Нобелевской премии по экономике)

С полной версией статьи можно познакомиться в сборнике "Реформы глазами российских и американских ученых", под редакцией акад. О.Т. Богомолова, 1996 год.

Эйфория, охватившая мир в связи с окончанием «холодной войны», быстро испарилась. Празднуя крах коммунизма и связанных с ним государственного этатизма, политического деспотизма и военной угрозы, Запад восхвалял это событие как историческую победу рыночного капитализма и демократической формы правления. Наконец-то завершилось стопятидесятилетнее столкновение идеологий, символами которых были Адам Смит и Карл Маркс. Победил Адам Смит. Завершился также длившийся 50 лет всемирный политический и военный конфликт, и НАТО одержало победу, не сделав ни одного выстрела. Западная Европа избавилась от угрозы вторжения. Неожиданно появились проблески эры мира и процветания. Мы все надеялись, что борьба сверхдержав, негативно сказывавшаяся на развитии событий на местном и региональном уровнях во всем мире, уступит место сотрудничеству. Появилась возможность резкого сокращения огромных военных расходов сверхдержав, их союзников, а также многих других стран. Обозначилась перспектива того, что расточавшиеся в ходе гонки вооружений ресурсы (рабочая сила, естественные богатства, инвестиционный капитал, кадры и технологии, занятые в военных научных исследованиях и разработках) станут доступными для улучшения жизни людей. Однако сегодня представляется, что эти дивиденды, с нетерпением ожидавшиеся от мира, исчезли вместе с породившей их эйфорией.

Мы на Западе самонадеянно ожидали, что посткоммунистические государства станут демократическими и процветающими в условиях капитализма свободной конкуренции, что во главе этих государств окажутся люди типа Валенсы и Гавела. В конце концов, намного более низкий, чем у западных соседей, уровень жизни граждан СССР и стран Восточной Европы мог объясняться лишь господствовавшей разрушительной экономической и политической системой. Ожидалось, что после падения Берлинской стены на восточных немцев очень скоро снизойдет западногерманское изобилие, и мы, наивные победители в холодной войне, не считали такие надежды несбыточными. Освобожденные от рабства Москвы и СЭВ, другие страны Варшавского Договора также должны были, думалось, вскоре вступить в полосу процветания. Этот оптимизм сказался даже на западных представлениях относительно преобразований в бывших республиках СССР, в особенности в России.

На самом Западе еще до окончания «холодной войны» господствующие позиции завоевала правая антиэтатистская политика. Особенно выделялись «тэтчеризм» и «рейганомика», но правые стали доминировать во всех странах «семерки», а также в большинстве других развитых капиталистических демократий. Крах коммунизма еще более усилил убежденность и консерватизм представителей этих движений, и они стали ссылаться на провалы крайне дирижистских режимов за «железным занавесом» для того, чтобы усилить позиции своих внутренних политических программ. К примеру, Милтон Фридман во всеуслышание сформулировал вопрос: почему США меняют курс в направлении этатизма в то время, как этатистские провалы столь драматически проявились на Востоке и были там осуждены? (В действительности такого изменения курса не было).

Однако к тому времени, когда завершалась «холодная война», становилось до боли очевидным, что основания для гордости в отношении западных экономик значительно скромнее, чем думалось прежде. Их функционирование в 80-х, а также несомненно и в 70-х годах не давало поводов для благодушия. Европа так по-настоящему и не восстановилась после вызванных нефтяным шоком рецессии 1974 — 1975 и 1979 — 1982 гг., а сейчас вновь переживает спад. Безработица, хронически находящаяся на высоком уровне в большинстве европейских стран, растет и в 1990-е годы. США восстановились в течение 1980-х годов, однако после 1988г. они попали в полосу несильного, но очень устойчивого замедления экономической активности и роста. Еще даже до того, как в 1990 г. начала расти безработица, у американцев были основания испытывать недовольство падением реальной заработной платы, происходившим с 1973 г. Иммунитета к циклическим откатам назад не оказалось даже у вызывавшей восхищение и страх Японии, демонстрировавшей «экономическое чудо».

Развитые страны — своего рода локомотивы, тянущие поезд мировой экономики. Рецессии и стагнации уменьшают их спрос на продукцию, произведенную в остальной части земного шара, и особенно больно бьют по перспективам прогресса стран «третьего мира». Одновременно спады деловой активности подрывают готовность избирателей и политиков этих государств предоставлять помощь другим странам. Таким образом, даже в момент своего триумфа главные капиталистические демократии оказались неспособными ни удовлетворить запросы своих граждан, ни предложить привлекательные модели и полезную поддержку остальным государствам.

Руководящая роль государства

Давайте задумаемся над тем, что Жан Моннэ сделал для Франции, Германии и Западной Европы сразу после второй мировой войны. Экономики этих стран, опустошенные ею, были развалены. Большей частью они не очень-то хорошо функционировали и до войны. Для того, чтобы оживить ключевой промышленный комплекс, сформировавшийся вокруг французско-германской границы, Моннэ задумал и организовал Сообщество угля и стали. Отрасли промышленности и государства сотрудничали на базе согласованных и разумных планов с тем, чтобы расширить производственные мощности, необходимые в мирное время. Эти планы оптимистично, но вполне реалистично намечали довольно высокие уровни спроса на уголь и продукцию черной металлургии, достижению которых как раз и должно было способствовать ускоренное развитие соответствующих отраслей. Упрощенно говоря, угольные компании получали стимулы к инвестированию в расширение производственных мощностей, поскольку они были убеждены, что металлургические компании будут покупать больше угля; точно так же последние расширяли свои мощности, поскольку они убедились в том, что угольная промышленность будет приобретать больше стали. Ожидания всех фирм возросли по сравнению с тем уровнем, который имел бы место в отсутствие координации.

В этом же духе Моннэ разработал для самой Франции систему «индикативного планирования». Частные производства и общественный сектор формировали взаимно согласуемые планы производства и инвестиций. Эти планы затем служили в качестве недирективных ориентиров для отдельных производств и предприятий. Как и в случае с углем и сталью, каждый сектор мог развиваться, не опасаясь, что это развитие окажется гипертрофированным в силу отставания остальной экономики. Периодические эксперименты в индикативном планировании в течение двух послевоенных десятилетий способствовали повышению ожиданий французских предпринимателей в отношении будущего спроса на их продукцию, однако в дальнейшем этот инструмент перестал быть необходимым.

Принадлежащие Моннэ институциональные изобретения могли бы быть полезными в переходный период от коммунистических к рыночным экономикам. Однако предубеждение относительно коммунистического управления столь сильно, что любые методы, предполагающие участие государства и напоминающие «планирование» (несмотря на добровольность и индикативность), отвергаются с ходу.

Характерные для современной эпохи антиэтатистские чувства становятся контрпродуктивными как для Востока, так и для Запада, если их слишком последовательно проводить в жизнь. Правительства часто наносили ущерб экономике ошибочным вмешательством в действие рынков, направленным на защиту особых интересов и на благо самих политиков и чиновников. Однако государства всегда играли важную роль в экономической жизни, даже в капиталистических обществах. Современные технологии делают конструктивную деятельность общественного сектора более значимой, чем когда бы то ни было.

Бездумные кампании по сокращению государственных расходов и налогов способны принести большой вред. Бедствия подобного рода случаются и в моей стране, в чем легко может убедиться каждый, кто посещает наши города. А вот разрушение публичного (государственного) сектора в России и других бывших советских республиках имело бы катастрофический характер (хотя соответствующие действия и являются вполне понятной реакцией на коммунизм и его привилегированную бюрократию).

 

«Невидимая рука»

Вот самый известный пассаж из работы Адама Смита: «По мере того, как каждый индивид... стремится... использовать свой капитал в поддержку отечественной промышленности и так направить развитие этой промышленности, чтобы ее продукт имел бы наибольшую ценность... [Он] обязательно трудится таким образом, чтобы сделать годовой доход общества столь большим, сколь возможно. Он ... не только не стремится следовать общественному интересу, но и не знает, насколько он следует ему… [Он] при этом, как и во многих других случаях, управляется невидимой рукой так, чтобы способствовать достижению целей, которые не являются частью его намерений». «Невидимая рука», несомненно, — одна из великих идей истории. Конкурентные рынки, в рамках которых цены, а не очереди и рационирование выравнивают спрос и предложение, представляют собой замечательный механизм социальной координации. Наряду с колесом рынок является древнейшим изобретением человека. Но, как я уже отмечал, теорема о «невидимой руке» должна быть модифицирована с учетом существования «экстерналий» и «общественных благ», где индивидуальные и общественные интересы могут расходиться. Отсюда вытекает необходимость государственной деятельности, направленной на защиту коллективных интересов. Сам Адам Смит вполне отдавал себе отчет в роли государства. Будучи, прежде всего, философом в области проблем морали и лишь во вторую очередь политэкономом, Смит осознавал также опасности, связанные с гипертрофированными надеждами на благотворные последствия ничем не смягченного эгоистического интереса. Неразумно отрицать мощную и работающую во благо энергию эгоистического интереса, когда, скажем, Генри Форд организует массовое производство автомобилей, Эдисон освещает мир, а Билл Гэйтс проектирует компьютерные операционные системы. Состояния, которыми по ходу дела обзавелись эти предприниматели-изобретатели, с лихвой окупаются принесенной ими общественной пользой. Однако «невидимая рука» зависит от конкуренции как дисциплины, которая преобразует эгоистический интерес в оптимальные с общественной точки зрения результаты. Не подверженный дисциплине эгоистический интерес заставляет индивидов и фирмы добиваться монополистических позиций и защищать их. Кому бы не хотелось контролировать сбор денег за пользование дорогой, по которой проходит весь экономический транспорт? Поддержание конкуренции требует постоянной бдительности в неуклонном применении антитрестовского законодательства.

Смитовская система может работать только в условиях, когда существуют социальные институты, направляющие эгоистическую энергию в конструктивное русло. Без таких институтов, которые никогда не бывают совершенными и которые могут ослабляться преступностью и коррупцией, нам не избежать гоббсовской «войны всех против всех». А ее результаты существенно отличаются от тех, к которым должна вести «невидимая рука» Смита. Предпринимательство может принять форму вымогательства с использованием угрозы насилия. Увы, кажется, именно такой тип капитализма процветает в России.

Ни в одном из обществ законы и полиция не дают полного решения этой проблемы. Цивилизованное общество не может выжить, когда необходимость уважения законов и других социальных норм рассматривается исключительно под углом зрения эгоистического интереса. Оно теряет жизнеспособность, если большинство людей соблюдают законы (например, платят налоги) лишь тогда, когда гедонистические подсчеты показывают, что дисконтированные величины вероятных санкций в случае поимки превышают дисконтированные же размеры вероятных выгод от нарушения законов. С возведением на пьедестал эгоистического поведения и очернением государства, наблюдавшимися в последние годы, отчасти сопряжены современные негативные тенденции. Убеждение, что «все получится, если не вмешиваться», — это рецепт анархического порядка.

В этой своей эйфории западные советники слишком часто забывали, что экономическая победа в войне систем была достигнута не идеологически чистыми режимами свободного рынка, а «смешанными экономиками», в которых государство играло существенную, а то и решающую роль. Они также упускали из виду, что весьма сложные структуры законов, институтов и обычаев, которые веками формировались в капиталистических странах, суть важнейшие устои современных рыночных систем.

 Начало страницы

© И.О.Викторов, 2008.
Информация с сайта может свободно распространяться с обязательным указанием адреса сайта и даты копирования.

Вариант для Интернета подготовлен 9 мая 2008 года.  Последний раз изменен: 14.05.2011 г.